Наша российская коллега Таша Соколова после небольшого перерыва вернулась к волонтёрству в коронавирусном отделении московской ГКБ №52. И мы возобновляем публикацию волонтёрского дневника. Начало записей — по ссылке.
Ковид возвращается
Я ушла из больничных волонтёров в середине лета. Количество заболевших уменьшалось с каждым днём; койки, отделения, корпуса и целые больницы освобождались, уходили на отмывание и карантин, чтобы вновь начать плановый приём больных. Через месяц мы планировали пожениться с моим женихом и, чтобы не пугать гостей невестой из «красной зоны», я взяла перерыв. Следила за волонтерским чатом — «с понедельника урология переводит своих ковидных в другие отделения и через две недели примет первых чистых пациентов», «со 2 июля больница на Волжской переводит своих пациентов и возобновляет плановый приём», «с этого дня вход в четвёртый корпус только без тайвеков, корпус теперь „зелёный“». Волонтёры покидали больницу и уезжали в отпуска — в Калининград, на Камчатку и даже в Турцию. Воссоединились разлучённые ковидом семьи — приезжали бабушки и дедушки из Израиля, возвращались братья и сестры из Мариуполя, а мужья прилетали к жёнам из Лондона.
Я крутилась в предсвадебной суете и чувствовала освобождение от короны — платье я примеряла без респиратора, а в церковь и ЗАГС разрешили пригласить гостей, а не только свидетелей. Честно скажу, что планировала через неделю-другую после свадьбы вернуться в больницу, но август заканчивался, а я всё откладывала, ведь так было приятно наслаждаться летом из-под солнечных очков, а не респиратора и защитного щитка. В начале сентября я каждую неделю планировала, что вот вечером напишу в чат и попрошу поставить себя в смену. «Алярм, ковиднутые! Наплыв пациентов большой, мы не справляемся. Выходите, кто свободен» — провибрировал мой телефон в воскресенье в обед, когда мы с уже мужем наслаждались последним тёплым солнцем в Терлецком парке, что рядом с нашим домом. Я поняла, что дальше тянуть некуда и быстро набрала ответ: «ждите завтра с утра».
Вот уже два месяца, как я ездила в транспорте без маски и перчаток. Правда, общественным транспортом я пользовалась мало и в не самое загруженное время. В 7 утра понедельника 19 сентября я спустилась в подземку и была поражена, увидев количество человек. Едва закончив университет, я стала работать по свободному графику и почти не видела метро по утрам. Весной, в карантин и эпоху цифровых пропусков, бывало так, что в больницу я ехала в абсолютно пустом вагоне. А тут была толпа! Меня распластало в кашляющей, шмыгающей и источающей вирусы массе людей; сделав какой-то акробатический манёвр, я нашарила в кармашке рюкзака маску. Но даже в ней я не чувствовала себя в безопасности.
Охранники на КПП узнали меня и пропустили, несмотря на просроченный пропуск. В шлюзе я взяла привычную экипировку, в раздевалке, кроме меня, не было никого — ни волонтёров, ни врачей. Мне было так же страшно, как в и первый раз. Только тогда я шла в неизвестность, а сейчас я точно знаю, что меня ждёт. Меня ещё никто не видел, можно отдать тайвек обратно и убежать, написав в чат, что я внезапно плохо себя чувствую и на смену не выйду… Можно, только нельзя. Разве люди, что лежат на каждом этаже этого семиэтажного корпуса не боятся? Разве им не плохо? Разве им не нужна помощь? Оттренированным с апреля движением застегнула до самого верха молнию костюма, проверила прилегаемость респиратора, надела защитные очки и… вперёд! Вот лифт из подвала, он принесёт меня в любимую хирургию на пятый этаж. Загадываю, что если лифт придёт быстро, то все будет хорошо. Лифт открывает свои двери сразу — он стоял прямо на подвальном этаже.
В отделении меня ждёт небольшое разочарование — мой любимый ординатор больше не работает тут, весной он вводил волонтёров в курс дела, а сейчас ушёл, видимо, чтобы получить больше хирургической практики. Не вижу я и ещё нескольких знакомых из персонала, но остальные тепло встречают меня. Захожу в компьютерную систему больницы — в отделении 48 пациентов на 54 койки. Количество сравнимое с заполняемостью в самые горячие дни — конец апреля и начало мая. Хотя это можно объяснить тем, что в столице стало меньше ковидных стационаров. За последние сутки поступило много новеньких, мне поручают их проанкетировать. В первой палате лежит учительница музыки — она преподавала как в музыкальной школе, так и занималась репетиторством дома. Дальше по коридору оказалась преподавательница младших классов в частной школе. В ещё одной — мама школьника, на прошлой неделе ходила на родительское собрание. К концу дня складывается впечатление, что не меньше трети заболевших связаны со школами и детскими садами. Эта тенденция продолжится и дальше. С «образовательными» по численности поспорить могут разве что отпускники — их шоколадный загар особенно ярко выглядит на фоне синюшных от одышки губ.
Весной каждого волонтёра прикрепляли к одному отделению, в котором он помогал. В хирургии нас было пятеро, мы выходили в две смены по одному или попарно. Сейчас система изменилась. Прикреплённые волонтёры остались всего в нескольких отделениях, большинство вошло в общебольничную группу помощи пост-ОРИТовским пациентам. Так как большинство наших подопечных люди в возрасте, они называли нас привычным им словом — тимуровцы. Название прижилось, от него появились производные.
— Кто вчера тимурил в нефре? (отделение нефрологии)
— Я после тимурства забегу в отделение.
— На сегодня я уже оттимурилась, домой еду.
— Урологи просят у них потимурить завтра.
В обязанности рядового тимуровца входит:
- накормить-напоить пациентов (конечно в отделении есть персонал, отвечающий за это, но пока один человек кормит пациента, еда у другого остывает; да и пить лежачий больной может захотеть в любой момент, когда персонала вдруг не окажется рядом или он будет занят чем-то другим);
- помыть или помочь помыться (опять же персонал есть, но наша помощь нужна);
- побрить пациента или подстричь ему волосы; распутать колтуны после реанимации или долгой лихорадки; подрезать ногти на руках и ногах; помазать кремом сухую кожу; поменять памперс;
- положить/посадить удобнее, сделать лёгкий массаж, упражнения на активацию;
- связаться с близкими, передать привет, посмотреть видео из дома;
- просто поговорить.
У каждого пациента свой список потребностей, и мы стараемся все их удовлетворить. Своих подопечных мы называем «гавриками» — производным от фамилии одной пациентки, которая стала первой нашей подопечной. Про неё я уже писала — именно её муж решил стать волонтёром, чтобы быть вместе со своей супругой. Из реанимации её перевели к нам в хирургию, и я наблюдала всю историю её болезни и выздоровления своими глазами. Они оба были довольно молодыми и не входили по возрасту в группу риска, работали удаленно, но вирус все-таки настиг её. Болезнь протекала очень тяжело, много дней она пробыла в искусственной коме. Из-за того, что её муж стал волонтёром — одним из нас — мы все относились к ней как-то теплее, как к своей родной. Ей требовался уход, помощь с гигиеной, активацией. А потом у нас появился ещё один «гаврик», второй, третий… Много-много подопечных «гавриков».
Задача: «Прижать к сердцу»
Этим простым словосочетанием волонтёрка Настя весной описала большую часть нашей работы. Мы не осуществляем медицинский уход, мы прижимаем к сердцу. Обязательно стучимся в двери палаты и спрашиваем разрешения войти, для нас их палата — их временный дом, а не наоборот, будто больница наша, а они тут гости. Представляемся, рассказываем, что в больнице есть волонтёры, перечисляем, чем мы можем помочь. Если нашу помощь готовы принять сейчас — оказываем; если не сейчас — договариваемся о времени следующего визита. Важно, чтобы пациент почувствовал, что мы не просто забежали составить список потребностей, а пришли навестить его. С каждым стараемся поговорить, познакомиться поближе, дать шанс выговориться или даём возможность узнать от нас, как обстоят дела за пределами больничной палаты.
Вот поступившая утром пациентка О., я её анкетирую. «Кто проживает вместе с вами?» — «Никто. Точнее кот, он не никто, но вы же спрашиваете только о людях». На неё ответе у меня почему-то сжимается сердце. Записываю в анкету формальное «проживает изолированно», перехожу к следующему вопросу, а сама всё равно думаю про того кота. С кем он остался? Кто его кормит? Кто его гладит? Вот он сидит на подоконнике и смотрит в окно или лежит на домашней пижаме хозяйки, вдыхая её запах? В моей голове он почему-то рыжий, хотя в принципе, я люблю чёрных и серых котов. Время близится к полудню, а в руках у меня ещё не меньше 7-8 анкет. Пациентов нужно опросить, внести данные в компьютер, распечатать на каждого информированное согласие, подписать, вклеить в карту. В общем на обед я точно не успею. Значит и терять нечего. Присаживаюсь на стул у кровати: «А как зовут вашего кота?»
— Карамель, сокращённо Мелька — видимо, с окрасом я угадала.
— Он карамельного цвета, да?
— Нет, он полностью чёрный. А Карамелькой я его назвала потому, что он гибкий и плавный, словно тягучая карамель.
— А у меня тоже дома живёт чёрный котик. Он тоже длинный и гибкий…
Вместо обеда я буду говорить с этой женщиной о котиках — узнаю, как много лет назад осенью в дачном посёлке она подобрала котенка-подростка; как они пожили вместе почти 20 лёт, а перед смертью кошечка принесла с улицы крошечного малыша и заставила почти взять его домой; как этот малыш вырос в огромного черного котяру; узнала, что он любит есть, как точит кресло хозяйки, посмотрела его фотографии на её телефоне. За котом сейчас присматривает соседка и присылает фото- и видео- отчёты.
Уходя, я сказала: «вам ведь есть ради кого выздороветь? Вот и поправляйтесь».
Через две недели я оформляла её на выписку и снова смотрела видео с котом. Совсем скоро они будут вместе.
«И стоило жить, и выздоравливать стоило»
Настя рассказывает в курилке. Пришла к Н.Н., худенькой старушке с синяками на руках от бесконечных капельниц. Созвонились с её дочкой, поговорили, и тут Н.Н. внезапно спрашивает Настю, кто её любимый поэт. — «Маяковский» — «и мой тоже», оживилась бабушка: «знаете, люблю эти строчки: «дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг». Они говорят о Лиле Брик, а потом Настя предлагает прочитать бабушке стихотворение целиком. Встаёт в середину палаты и читает по памяти, последние строчки декламируют вместе. На глазах у обоих слёзы. На следующий день они читали «Хорошее отношение к лошадям», я знаю. Я не знаю наверняка, но допускаю, что последние строчки они заменяли на «И стоило жить, и выздоравливать стоило».
Что мы говорим коронавирусу?
Ранняя активация пациентов — это самый простой метод реабилитации, заключающийся в упражнениях и разработке мышц, проводимый в отделениях интенсивной терапии для больных после длительной обездвиженности. Не приходилось ли вам просыпаться в позе, когда руки были закинуты за голову? — Помните, как вы не чувствовали пальцев, а рука безвольно падала при попытке поднять её, а потом мышцы кололо и сводило. В случае сна в неудобной позе для разработки конечности достаточно нескольких минут и изменения положения тела. А тут мышца в неподвижности пробыла не несколько часов, а дни, недели и даже месяцы. Такие больные не просто невероятно ослаблены, их мышцы «забыли», как правильно двигаться. Поэтому мы учим мышцы простым движениям заново.
Начинаем обычно с пальцев рук — нужно обхватить своими пальцами ручку или ложку, показать знак «все хорошо», подняв вверх большой палец, или знак победы, подняв указательный и средний. Затем разрабатывается вращательными движениями кисть, локоть, плечо. То же самое с ногами — нужно научиться шевелить пальцами, ступнёй, сгибать ногу в колене и двигать бедром. Во-первых, пациенты не знают последовательность действий, а во-вторых, они настолько ослаблены, что не всегда могут справиться без нашей помощи.
И вот меня просят помочь с ранней активацией мужчине. Он пробыл в коме почти два месяца и на первый взгляд кажется, что двигаются у него только глазные мышцы. Он внимательно следит за пришедшими ему помогать. При этом говорил он уже хорошо и внятно. Начали стандартную процедуру с шутками-прибаутками. Обычно это строится так: «покажите, как вы себя чувствуете?» — пациент поднимает вверх большой палец. «Ваше выздоровление — это наша общая победа, покажите знак победы», — пациент поднимает вверх указательный и средний палец. «Когда вы поправитесь, вы скажете коронавирусу пока-пока, — помашите ему рукой в знак прощания», — пациент разрабатывает движения в лучезапястном суставе. Это и обязательная программа, и элемент игры и юмора. Только вот большой палец пациента едва его слушался. Не сдаваясь, мы постепенно прошли все группы мышц, радуясь, если удавалось их напрячь и сдвинуть хотя бы немного. Уходя к другим пациентам, взяла с него обещание повторять программу по мере сил. Вечером, перед концом моей смены, он увидел меня и позвал меня к себе. «Смотрите, как я могу» — похвастался он — «чувствую я себя вот так (поднял вверх большой палец), победа будет за нами (сделал соответствующий жест указательным и средним пальцем), с больницей я попрощаюсь вот так (он помахал рукой), а коронавирусу скажу «пошёл на***» (и он выставил вверх средний палец). Этому вы не учили, но я практиковался сам», — улыбнулся мне он.
Убежало одеяло
Прохожусь по палатам, узнаю, не нужно ли чем-то помочь пациентам. Дедушка К. обращается ко мне: «Не могли бы вы мне помочь?». «Конечно» — с готовностью отзываюсь я — «что вам нужно?».
— «Да у меня вот ноги… Ноги, понимаете…» — все эти действия он сопровождает похлопыванием себя по укрытым одеялом ногам.
— Болят? — предполагаю я, вижу забинтованные по колено эластичными бинтами худые старческие ноги.
К. неопределенно машет головой — не понять, угадала я или ошиблась. Ладно, немного поправим бинты, тем более они сбились и не очень выполняют свою функцию. Разматываю их, немного массирую ноги и бинтую заново, но уже чуть посвободнее.
— Ну что, хорошо? — уточняю в конце.
— Хорошо, но вот… У меня ноги того… Мне нужно это… — К. произносит все слова четко и понятно, но саму проблему никак не обозначает. Ясно только, что она связана с ногами.
Может ноги замёрзли? Предлагаю К. носки, он снова не отказывается и не соглашается. Надела. «Хорошо?» — спрашиваю. «Хорошо, но вот ноги…». В какой-то момент этого брутфорса ног вспоминаю карту К. — «в анамнезе инсульт, а следовательно, афазия», — осеняет меня.
— Дедуль, — проверяю свою догадку, — ты забыл, как называется то, что тебе нужно? Забыл слово? — К. смущённо кивает.
Надо сказать, что в спокойно внекоронавирусной жизни моя любимая игра для посиделок с друзьями Activities. Так что нужные навыки есть.
— Давайте тогда вспоминать слово вместе — предлагаю я. — Я буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте. Вам нужно что-то принести или подать? — К. определено точно кивает. — То, что нужно вам, какого оно цвета?
— Здесь белый, но бывает разным, — ещё не понимая смысла затеянного отвечает К. и снова принимается повторять — «Ноги, ноги… мне нужно, пожалуйста».
— Этот предмет есть в комнате или его надо принести оттуда? — машу рукой в сторону коридора.
— Тут, тут, но внутри — хм, загадка с каждым ответом становится все интереснее. Что ж, будем рассуждать логически, если внутри, то скорее всего в тумбочке. Однако ни один из вынутых оттуда предметов не удовлетворяет К.
— Ладно, если предмет есть в комнате, давайте играть в холодно-горячо?
Наконец, когда я трогаю соседнюю свободную кровать, К. смеётся и говорит «да, да; да!». Но ведь моя рука просто лежит на заправленной свободной кровати. Просто перечисляю предметы: простынь, подушка, одеяло…
— Одеяло! Одеяло! — радуется К.
В недоумении приношу дополнительное одеяло, ведь я спрашивала не раз, не замёрз ли он. Начинаю укрывать К., но он мне противится — «нет, не так, ноги!». Показывает руками, что одеяло нужно свернуть в рулон, и положить этот рулон ему под согнутые в коленях ноги. Повторяет при этом постоянно «одеяло, ноги, ноги, одеяло». Наконец все сделано так, как он хочет.
— Знаете, я ведь второй день прошу одеяло, но слово забыл. И только вы меня, наконец, поняли. Спасибо вам.
На перебор вариантов и вспоминание нужного слова у нас ушло не меньше получаса. Но это время прожито не зря, я помогла человеку.
Лирическое отступление «Что такое афазия, и как я её распознала у К.»
Посвящается Кайли М.
Я считаю, что мне повезло — я училась в инклюзивной школе. Среди учеников были ребята с нарушениями слуха, зрения, опорно-двигательного аппарата, а также с различными вариациями развития психики. Было одинаково логично помогать, но относится как к равному, к Дереку, передвигавшемуся на инвалидной коляске, и ко мне, когда во время игры в лакросс я получила сложный перелом ноги и долго прыгала в гипсе. Не было разницы повторить сказанное мне, не в совершенстве знавшей язык, и слабослышащей Монике. Инклюзивная школа не делает всех равными, но учит общаться несмотря ни на что. С Кайли мы были вместе в классе французского. Вначале она не произвела на меня впечатление усердной ученицы — постоянно забывала лексику, пройденную буквально вчера. Однако когда мы добрались до спряжения глаголов, тут ей не было равных. Пока я, как мантру твердила, «rester – tomber, monter – descendre, naître – mourir», она уже с лёгкостью составляла предложения с условным наклонением. Как-то я стояла за Кайли в школьной столовой, когда подошла её очередь, она начала заказывать и вдруг сбилась, а потом достала блокнот и ручку, двумя точным движениям нарисовала кусок пиццы с пепперони и показала официантке. Оказалось, что на второй неделе после рождения у Кайли случился ювенальный инсульт, вследствии которого развилась афазия. Она прекрасно знает слово, но не может его вспомнить, «забвение» длится ровно до того момента, пока она его вновь не услышит или не прочитает. Она может забыть любое слово — хоть «сингулярность», хоть «кошку». Специалист по адаптации посоветовал ей пойти на курсы рисования и всегда носить с собой блокнот и карандаш, так она сможет быстро объясниться в нужной ситуации. А я-то удивлялась на уроке, когда вместо «frère» она говорила «мальчик, которого моя мама родила после меня».
Шанель против короны
Врачи попросили помочь разобрать вещи, которые И. передал её сын. Вошла, поздоровалась, увидела пару пакетов под кроватью. И. только перевели из реанимации, но она довольна бодрая и очень общительная. Пока я доставала вещи из пакетов и раскладывала в тумбочке, она засыпала меня вопросами. Ей интересно все о волонтерском движении и обо мне лично. «О, у тебя два кота? А у меня один. А какой сколько твоим лет? А какого они цвета? А какой у них характер? А они любят сидеть у тебя на коленях? А они спят с тобой в кровати?». За такими разговорами мы добрались до собранной сыном косметички. И там помимо стандартного набора: расческа, зубная паста и щетка, внезапно обнаружился флакончик Chance знаменитого модного дома Chanel. И хотя я считаю, что женщина имеет право быть женщиной в любой ситуации, я не удержалась и поинтересовалась у И., для чего ей тут нужны духи. «Так я буду их в воздух распылять —проверять, возвращается ли обоняние, и как меня тут лечат». И., надо отметить, поправлялась долго, за это время все отделение пропахло этим ароматом, как бы мы его не выветривали. В принципе, не самый плохой запах для отделения, где множество лежачих больных, но, когда И. выписалась, мы все вздохнули с облегчением. Причём буквально.
Топ-модель по-ковидному
На место подпольных салонов красоты ковидной эпохи пришли салоны палатные. До омбре и шатуш мы не не дошли, но нам и не надо. Чистый и ухоженный пациент приятен персоналу и самому себе. В больницу завезли партию пенок для волос и тела, которые не требуют смывания. Их просто наносишь на нужный участок, втираешь и потом протираешь ветошью остатки средства. С разрешения пациентов мы делаем фотографии «До и после» и делимся ими в своём чате. Во-первых, многим пациентам самим нравится увидеть быстрое преображение от «измученный пациент больницы» до «нормальный мой облик», во-вторых, стимулирует нас самих своей разницей. Люди на второй фотографии выглядят моложе, здоровее, сильнее.
В среду зашла проведать Д. — грузную седую даму с флегмоной руки и давним диабетом. Просит крем и помыть голову — не вопрос, все сделаем. Обращается её соседка — почти моя ровесница, я её анкетировала на прошлой смене. «Я понимаю, я не в вашем списке, но не могли бы вы мне помочь? До больницы четыре дня лежала не вставала дома, и тут ещё пару, волосы спустились, а в руке катетер, там что даже не могу дотянуться». У М. огненно-рыжие волнистые волосы ниже плеч. На затылке они свалялись в невообразимое гнездо. В палате напротив лежит Л. — её перевели к нам из другой больницы, там персонал решил не заморачиваться и постриг её под машинку. Л. каждый день плачет и боится звонить домой по видеосвязи. В прошлый раз, когда она позвонила, её увидела трёхлетняя дочка, заплакала и сказала, что её мама умерла, а это не её мама. Я не хочу, чтобы М. тоже плакала, поэтому берусь ей помочь.
У нас уходит около 3 часов, работать в перчатках сложно, я боюсь своей неловкостью причинить М. дискомфорт. У меня нет младшей сестры, на ком бы я могла тренироваться, а когда в последний раз я решила вычесать кота, у него на спине оказалась проплешина в пару сантиметров. Так что волновалась вначале я ужасно. Дело потихоньку шло, и вдруг М. запела: «Я в лесах наберу слова, Я огонь напою вином. Под серпом как волна – трава, Я разбавлю надежду сном…», я начала ей подпевать — Хелавису я люблю и многие песни знаю наизусть. После последней строчки раздались аплодисменты из других палат. «Лёгкие разрабатываю» — пояснила М. — «ещё позавчера не могла взять октаву, а сегодня со мной все мои полторы». Д. попросила спеть «Город золотой», потом бабушка К., что лежит вместе с Л. спросила, не знает ли М. одну старую песню под названием «У деревни Крюково». М. знала. Она пела, старенькая К. подпевала на припеве из своей палаты, я разбирала её огненные волосы, а Д. вытирала набегавшие на глаза слёзы пододеяльником.
Город в Китае, пять букв
Р. поступила к нам накануне вечером, я пришла её опрашивать утром. Под левым глазом, расползаясь на всю скулу, синел огромный кровоподтёк. Из-под откинутого одеяла виднелась ещё одна огромная гематома, захватывающая левое плечо, а также часть шеи и груди. Мы встревоженно переглянулись с напарницей Таней и поняли, что нам в голову пришла одна и та же мысль: «кто же её так?». Р. почти не говорила, мычала что-то невразумительное. Мы не смогли узнать, ни с кем она живёт, ни с кем контактировала — ничего. Скорая, доставившая её, оставила в карте скупую пометку — «место проживания: квартира; условия — удовлетворительные». Для Скорой удовлетворительными условиями являются любые: от роскошного особняка на Рублёвке до последней хрущобы в Чертаново. Если по адресу вызова всё совсем плохо, то бригада может поставить пометку «антисанитария», но это для совсем последних притонов. Р. привезли из удовлетворительной квартиры. Обширные гематомы в больнице обычно или следствие пьянства, или домашнее насилие. Подозревать не говорящую бабулю в злоупотреблении было бы странно, поэтому мы с Таней, не сговариваясь, решили, что тяжёлую в уходе пенсионерку поколачивают родственники, и решили взять её под свою плотную опеку. Вместе с тем как цвели и уходили её синяки, к Р. возвращалось сознание. Она начала потихоньку есть, мы помыли ей голову и расчесали волосы, подстригли ногти и нашли старенький, но чистый больничной халат на смену её грязной ночной рубашке. Передачки Р. не носили, у неё не было ни вещей, ни телефона, и мы ещё больше уверились в своём предположении, что не всё хорошо у неё дома. Однако однажды она нас спросила, а нет ли возможности связаться с её дочкой, но не по телефону, а через мессенджер. Оказалась, что она уехала по работе в Сингапур на полгода и не смогла вернуться из-за закрытых границ. Р. указала, как найти профиль её дочери, мы добавились в друзья, объяснив, кто мы такие. После того, как дочь пообщалась с мамой, она попросила к телефону нас и объяснила ситуацию: она далеко, ключи от дома только у мамы, соседи сообщили, что Р. увезла скорая, но никакого доступа в квартиру и к вещам пенсионерки ни у кого в Москве нет. Спросила, не могли бы мы взять ключи и съездить туда. После консультаций с фондом больницы, это удалось устроить. Также дочь перевела деньги на покупку гостинцев маме. Попивая чай с любимым печеньем, одетая в домашнюю одежду, Р. буквально расцвела. Тут я наконец осмелилась спросить, откуда у неё были такие синяки. Оказалась, что из-за нехватки кислорода, она потеряла сознание в ванной, сильно ударилась и долго пролежала на полу, прежде чем смогла вызвать скорую. Никаких жестоких родственников в этой истории не оказалось. Р. поправлялась очень долго — то никак не удавалось поднять сатурацию, то вновь поднималась температура, то мучила одышка. Она пролежала у нас почти два месяца. Ей было невыносимо скучно, поэтому она попросила нас купить ей кроссворды. Обходы стали проходить веселее.
— Пациентка Р., 34 сутки стационаров, двусторонняя пневмония, подтверждённый коронавирус, температура 37,6, сатурация 93 — докладывает дежурный врач.
— Как вы себя чувствуете? — подключается лечащий.
— Да вы знаете, неплохо, но вот одно не даёт покоя…
— Да, что не так? — участливо спрашивает лечащий.
— Не могу вот тут отгадать: «религиозный орден в средневековой Европе, первая буква Т» — предъявляет жалобу пациентка.
— Мы тут болезни лечим, а не загадки отгадываем — раздражается не спавший всю ночь дежурный.
— А у меня от этого слова голова болит! — парирует Р. — вот и лечите!
— Тамплиеры — помогает из-за спин ординатор.
— О, точно, сошлось. Ну и голова в принципе уже почти не болит…
Если врачи отделывались за обход одним-двумя угаданными словами, то на волонтёров Р. наседала плотно.
— Река в Аргентине, 6 букв? — вопрошала она.
Мы с Таней лезли гуглить.
— Голливудская звезда, 6 букв — снова подкидывала Р. нам задачку.
Мы перебирали всех известных и не очень.
— А вот город в Китае, пять букв, предпоследняя Н?
— Ухань — дуэтом ответили мы с Таней.
Вписали Ухань. Кроссворд не хотел сходиться, поэтому полезли в гугл. Оказалось, что Ибинь.
Джон Сильверстоун из первого ПИТа
Ухожу на смену в реанимацию, спрашиваю, у кого какие пожелания относительно пациентов.
Инна просит: зайти к В. из первого блока, она у него была вчера, его надо присаживать, но у него ампутирована левая нога до самого тазобедренного сустава, поэтому надо переносить его центр тяжести вправо, на себя, тогда он сядет. Она просит сажать его на 20-30 минут. Фамилии и имени его она не помнит, но указывает койку, на которой он лежит в первом ПИТе.
Прихожу, выполняю срочное, перехожу к плановому. На указанной койке — 1-3 — мужчина в годах, прикрыт одной простыней. Присаживаться готов, однако меня смущают очертания простыни — там, где не должно бы быть левого бедра, простыня уверенно принимает контур ноги. Спросить в лоб мне нечего. Ну в самом деле, не задам же я вопрос: «мне тут сказали, что у вас нет левой ноги, тогда что это тут под простынёй, и как мне вас сажать?». Поэтому я старательно заваливаю его на себя, то есть на его правый бок и подсаживаю в подушки. «Удобно?» — «Вполне, только подтяни мне правую ногу немного ближе» — просит он. Приподнимаю пододеяльник, и понимаю, что у него нет до колена правой ноги. Ладно, спутать левую с правой, но почему Инна мне сказала, что ампутация высокая бедренная? Хотя с кем в запарке не бывает. Посидели, попили, умылись, снова легли.
Сдаю смену. Принимает Оля.
— Оль, на 1-3 пациент с ампутацией правой голени под колено, укладывай ногу, как ему удобно, и, присаживая, не наклоняй на себя, ему так неудобно.
Утром следующего дня в волонтёрской комнате:
Оля: Таш, ты сказала, что там ампутация голени справа, а на самом деле ампутация ступни слева. И это вроде бы не мешало ему присаживаться.
Я: Мне вообще передали «высокую ампутацию бедра слева! А слева все нормально.
Саша (наблюдая за нашими дебатами): может нога у него отрастает и завтра мы только пары пальцев не досчитаемся?
Для разрешения спора обратились к общебольничной системе мониторинга пациентов. В смену Инны на 1-3 действительно лежал мужчина с высокой ампутацией бедра из-за травмы на производстве, произошедшей 20 лет назад. Он улучшился и за ночь его перевели в линейное отделение. На его место привезли мужчину из нефрологии с ампутацией голени, причина в карте не указана. Он стремительно ухудшился и, к сожалению, не выжил. Его койку занял пожилой пациент с диабетической стопой и, следовательно, ампутацией ниже голеностопа. Он пролежит две с лишним недели в реанимации, но пойдет на поправку. А Джон Сильверстоун с отрастающей ногой станет локальным мемов нашей больницы.
Добрые уфолюдки
Для пациентов мы неотличимы, всё в одинаковых костюмах, цвет волос не виден, лица не разглядишь, фигуру скрадывает тайвек. Некоторые в шутку зовут нас инопланетянами. А иногда не шутку. С. становилось хуже, ещё вчера мы с ней в обнимку дошли до кабинета УЗИ (он на нашем этаже), а сегодня её переводят в реанимацию. Она не сильно сопротивляется, но жалуется: «все захватили инопланетяне, даже эту больницу. Нигде от них не спрятаться. Домой ко мне пришли, сюда привезли, сейчас вот ещё куда-то везут…» — узнает мой голос — «вот ты, инопланетная девочка, ты же меня вчера просвечивала и датчиком водила?» — я конечно только довела её до кабинета и уложила на койку, но меня она почему-то помнит — «девочка, ты же понимаешь по-нашему? Вот вчера сказала, что больно не будет, и мне больно не было» — (ещё бы, чего может быть больного в УЗИ?) — «вот ты скажи, туда, куда меня везут мне больно будет?». Я уверяю, что больно не будет, мы только полечим и вернём назад. — «Хорошие вы все-таки инопланетяне, врут про вас на ТВ. Там говорят, что вы нас убьёте, а вы вроде бы, правда, лечите». С этими разговорами мы довезли её до реанимации, переложили, передали. Там ей помогли, перевели обратно в отделение, но уже не к нам. Выписалась. Интересно, она до сих пор думает, что её инопланетяне лечили, или все-таки это был температурный бред?
Рисунки от детей
Не все могут прийти и стать волонтёрами в больнице, но все стараются помочь врачам и подбодрить пациентов. Многие косметические фирмы собрали косметички для медиков — туда вошли шампуни и гели для душа, а также защитные кремы для лица и рук. Рестораны и кафе готовили еду и развозили её по больницам. Свой вклад внесли даже дети из детских домов. У 52 больницы есть подопечный детский дом, сотрудники помогают его воспитанникам, навещают их, делают подарки. Есть традиция — каждый год 1 июня в день защиты детей медики отправляются в гости к детям, в этом году планам помешал вирус. Но вместо того, чтобы расстроиться отсутствию подарков и гостинцев, дети оттуда сделали подарок больнице. Они нарисовали картинки для палат, заламинировали их и передали в больницу. Воспитанники детского дома знали, что вирусу наиболее подвержены пожилые люди, поэтому рисунки сопровождаются надписями: «бабушка, выздоравливай!», «дедушка, ждем тебя дома». Каждый рисунок заламинирован, так что его можно обрабатывать и перевешивать из палаты в палату. Только поступившим и пробывшим в больнице долгие месяцы, в среднем состоянии и тяжёлыми, дышащим самим и находящимся на кислороде пациентам одинаково приятны эти картинки. Мы вешаем детские рисунки над кроватями, потому что понимаем: хотя и никакая картинка не может вылечить вирус, но лечить человека, не настроенного на выздоровление, невероятно трудно.
ПС: Об очень личном
Я начала писать эту главу в последние дни сентября. Записать все истории за один день не получается, хотя примерный план того, что будет описано, в голове уже был. Но 7 октября случилось то, что, возможно, изменит повествование в следующих главах. Я узнала, что коронавирус пришёл и в мою семью — к бабушке. Она лежала в больнице после обширного судбурального кровоизлияния, но поправлялась быстрее всех прогнозов — работали руки и ноги, речь была довольно внятной, сохранились воспоминания о ключевых моментах. Да, она не помнила, как она попала в больницу, как её везла Скорая, но она помнила, где и с кем она живёт, кто она и кем работала до пенсии. Утром 7 октября её лечащий врач сказал, что у неё появились хрипы в лёгких, и что ей будут делать КТ. Я пришла её навестить после обеда — она не поняла, кто я, но попросила попить. Вдруг в палату вошла врач: «Что вы здесь вообще делаете?». — «её лечащий врач З.К. разрешила навестить её» — спокойно ответила я. — «Уходите быстрее отсюда, вы что не в курсе? Мы переводим её в обсерватор, у неё на КТ «матовое стекло»!». Она почти вытолкала меня из палаты в холл — «ждите здесь, позову к вам лечащего врача». Обычный больничный холл — вытертые кресла из кожзама, крашенные голубой краской стены, вдоль них кадки с огромным пальмами. Такой же холл, как сотни других в этой больнице, такой же, как в тысяче других больниц по всей стране. В голове только два слова «матовое стекло». Натыкаюсь взглядом на двери отделения — в них вставки из матового стекла. Видимо на них и похожи лёгкие моей бабушки на КТ, на непрозрачные, тёмные, давно не мытые стекла. Выходит лечащий врач — он чуть старше меня, в очках и с аккуратной бородой. «Только что пришло описание КТ, матовое стекло, поражение примерно 50% лёгочной ткани. Сейчас будем брать кровь на антитела и ПЦР. Пока её переведут в обсерватор при больнице». Мы обсуждаем её анализы, понимаем, что биохимия не очень — почти всё параметры или сильно не доходят до нормы или превышают её в несколько раз.
— У вас же нет своего ковидного отделения?
— Нет, мы чистая больница. Ее переведут скорее в Голохвастово или в 15 больницу.
— А можно в 52? Пожалуйста, давайте в 52! Я там смогу за ней ухаживать, быть с ней сколько будет нужно! Я там работаю — немного преувеличиваю ситуацию я. Ну правда, не объяснять же тут, что я там волонтёр, ведь они в этой больнице никогда не видели волонтёров.
— А, ну если работаете, то наверное можно. Но нужно будет дождаться результатов ПЦР — ставит точку в нашем разговоре врач и уходит по своим делам.
Я стою опустошенная в холле, двери с матовым стеклом открываются, вывозят кровать, на ней — моя бабушка. Близко подойти мне не дают, я стою в противоположном конце холла, пока они ждут лифта, и шепчу вслух: «держись, ба, поправляйся, ба, я сделаю все, чтобы ты жила»…
Выхожу за территорию больницы, сажусь на лавочку, закуриваю и звоню друзьям-врачам в 52, прошу помочь.
Узнав результаты КТ и анализов, а также, что ей 87 лет, на том конце провода тяжело вздыхают: «Таш, ты же понимаешь…». Да, я понимаю, но сдаваться не собираюсь до последнего. Пока мы ждём ПЦР, он должен прийти через сутки. Тогда чистая больницам сможет санкционировать перевод к нам, а там уж я сделаю всё, что в моих силах. Сегодня (четверг, 8 октября, вечер) сатурация 91 на кислороде. Это довольно низко, я за неё боюсь.
По факту я теперь контактная, хотя я и была в маске. Я не буду рисковать никем — с этого момента моя жизнь будет сведена к формуле дом-больница.
Для того что бы оставить комментарий необходимо авторизоваться.