В уходящем году произошло несколько важных событий для казахстанско-китайских отношений — введение безвизового режима, официальный визит Касым-Жомарта Токаева в КНР и, наконец, десятилетие одного из крупнейших инфраструктурных проектов в истории, инициативы «Пояс и путь» (Belt and Road Initiative — BRI).
Казахстан и его партнёры по региону давно вовлечены в этот масштабный китайский проект, обеспечивающий углубление двусторонних торгово-экономических и инвестиционных связей. По итогам прошлого года товарооборот Китая со странами Центральной Азии составил рекордные 70 млрд долларов США.
Китаевед, эксперт фонда CAPS Unlock Руслан Изимов рассказывает о перспективах BRI и негативных тенденциях, зачастую остающихся в тени впечатляющих результатов программы.
Что такое BRI, и зачем она нужна Китаю?
Инициатива впервые была озвучена в Астане в 2013 году нынешним главой КНР Си Цзиньпином. Она объединяет сухопутный и морской торговые пути из Китая в Европу. Сегодня в эту программу вовлечены более 150 стран и 30 международных организаций. По китайским данным, в настоящее время по всему миру реализуются 3 тыс. проектов BRI разной направленности стоимостью 1 трлн долларов США.
На 2015-2017 годы пришлось подписание многомиллиардных инвестиционных соглашений в рамках BRI с несколькими странами Центральной Азии. Перед Китаем в этом случае стояло две задачи:
- во внешнеэкономическом поле — создать наземные транзитно-транспортные коридоры по маршруту Китай-Европа (или Восток-Запад);
- во внутриполитическом поле — создать в Центральной Азии благоприятную социально-экономическую и политическую обстановку путем вливания инвестиций (чтобы обеспечивать стабильность в Синьцзяне).
Почему Китай будет продолжать реализацию BRI?
Несколько факторов способствуют тому, что Китай с новой силой будет претворять в жизнь проекты BRI:
- Окончание пандемии. Во многом именно она была причиной заморозки большинства проектов, реализуемых в странах-участницах. Китай дольше других стран мира не отменял карантинные ограничения на своей территории. После резонансных протестов в конце 2022 года, которые были начаты в самом проблемном регионе — Синьцзяне, китайские власти сняли последние ограничения.
- Война в Украине. Для китайских интересов факт начала и масштаб войны оказался сопряжен с реальными экономическими и политическими трудностями. Так, из-за войны в Украине Китай начал нести масштабные потери в автомобильных, железнодорожных и авиа- грузоперевозках, которые шли по северному маршруту через территории России и Украины.
- Закручивание спирали противостояния между Китаем и США. Изначально BRI, повлекшая многомиллиардные вливания в наземные транзитно-транспортные коридоры, имела главной целью выстроить альтернативные морским путям маршруты доставки товаров из Китая в Европу и обратно. Теперь, когда вероятность прямого или опосредованного конфликта США и Китая на море повышается, инициатива становится на вес золота.
- Формирование нового мирового порядка, который будет вытеснять неолиберальный миропорядок во главе с США и их союзниками. В этом плане очевидно, что объектами расширения влияния Пекина как нового центра силы будут именно приграничные с Китаем страны Центральной и Юго-Восточной Азии. А ключевым инструментом осуществления новой стратегии как раз будет BRI.
Как относятся к BRI внутри самого Китая?
Параллельно центральному курсу о стратегической важности и исключительной перспективности BRI в Китае звучат и голоса критиков. В целом, большинство китайских исследователей сегодня выделяет следующий круг проблем, препятствующих реализации инициативы в странах Центральной Азии:
- Политическая нестабильность, которая угрожает инвестиционной безопасности китайских предприятий. Также, по мнению экспертов, для центральноазиатских элит характерны отсталые методы госуправления, неэффективная кадровая политика и коррупция.
- Экономический национализм, который заключается в создании искусственных протекционистских мер для иностранных компаний.
- Ситуация с безопасностью, которая вызывает определенные опасения. Из-за слабых возможностей контроля правительств пяти стран Центральной Азии различные риски безопасности в регионе могут быть преобразованы в реальные угрозы (например, террористические атаки).
- Культурные различия между народами Центральной Азии и Китая. Эксперты считают, что независимость стран региона дала возможность для возрождения идей «пантюркизма» и «панисламизма». Последние опасны тем, что могут перейти в Синьцзян.
Как за последнее десятилетие изменились инструменты расширения влияния Пекина в Центральной Азии?
Арсенал Китая пополнился, как минимум, тремя новыми механизмами.
Во-первых, КНР усиливает свою роль в Центральной Азии в области безопасности. Участившиеся политические потрясения (Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан в 2022 году), а также различного рода экстремистские атаки (Таджикистан) усиливают аргументы Пекина по наращиванию собственных инструментов безопасности в регионе. Китай стал активно выступать с гарантиями безопасности для своих партнёров — в том числе, для стран Центральной Азии.
Так, например, в Кыргызстане уже действуют китайские частные охранные предприятия (ЧОП). Очевидно, что в перспективе китайские власти будут стремиться применять такой же подход и в остальных странах региона.
Кроме этого, есть случаи, когда китайская сторона предлагала создавать специальные охраняемые зоны на крупных инвестиционных объектах в ряде стран-участниц BRI. Частично эти предложения уже стали реализовываться. Так, в 2020 году Китай и Пакистан приняли решение строить заградительное сооружение вокруг пакистанского порта Гвадар.
Во-вторых, за короткий период Китай занял ключевые позиции в Центральной Азии в сфере технологических решений. В Казахстане сегодня присутствует ряд китайских IT-компаний, работающих в сфере цифровой инфраструктуры (Huawei Technologies, Hikvision, Dahua и др.). Речь идёт о создании современных дата-центров, внедрении технологий 5G, развитии «умных городов».
Однако стремительное внедрение китайских передовых технологий, по мнению некоторых специалистов, не всегда приносит только пользу. Например, работающие в Казахстане китайские компании уже имеют определённый контроль над цифровой инфраструктурой страны, а использование систем облачного хранения и управления с помощью ИИ всё больше увеличивает зависимость казахстанской инфраструктуры от китайских технологических гигантов.
В-третьих, именно в Центральной Азии Китай одним из первых апробирует новые формы дипломатии. В этом плане своеобразной тестовой площадкой для КНР вновь стал Кыргызстан. Расширению здесь китайского влияния содействуют различные структуры — например, в Бишкеке был открыт филиал международной сети «Центр обслуживания зарубежных китайцев», который, по некоторым данным, управляется добровольцами. Этим центром руководят представители деловых кругов из числа экспатриантов. Де-факто он функционирует как подразделение посольства и проводит работу по улучшению отношения местных жителей к китайцам.
Чем ещё сегодня рискует Казахстан, углубляя сотрудничество с Китаем, в частности, в рамках BRI?
Рост зависимости от Китая в экономике уже сегодня создаёт определённую угрозу национальной безопасности в случае возникновения разногласий с КНР. Китай может (а главное умеет!) использовать инструменты экономического принуждения в случае необходимости. Пример конфликта с Австралией показал, насколько искусно Пекин может «заговорить языком» санкций и тарифов. Более того, отчасти в 2020-2022 годах Китай применил и в отношении Казахстана меры экономического давления, когда создавал искусственные препятствия для грузоперевозок. Только в этом году проблема была частично разрешена.
Кроме этого, одной из главных проблем является риск попадания стран региона в долговую ловушку перед Китаем. Доля Пекина во внешнем долге Таджикистана и Кыргызстана уже является внушительной. В июле 2022 года Кыргызстан приблизился к пороговому значению, задолжав Эксимбанку Китая около 1,7 млрд долларов США (42,9% от общей суммы внешнего долга). Если в Центральной Азии будет создан прецедент, когда стратегические активы — дороги или важная инфраструктура — будут переданы КНР в обмен на долги, региональная взаимосвязанность и сотрудничество окажутся под угрозой, пишут эксперты.
«Масла в огонь» озабоченности в отношении Китая подливает и экологический аспект сотрудничества. В этом вопросе объединяются два фактора, которые стабильно усиливают синофобию — гипотетический риск ущерба экологии от китайских предприятий, а также отсутствие какой-либо достоверной информации об этом. Отсутствие достоверных данных зачастую порождает различные слухи и необоснованные фобии в отношении китайских компаний, говорится в исследовании PaperLab.
В 2019 году очередная волна синофобии поднялась на фоне дезинформационной рассылки о 55 китайских заводах, которые переедут в Казахстан. Какова судьба этих предприятий?
Инвестиционное соглашение о строительстве 52-х новых предприятий в Казахстане столкнулось с рядом трудностей, в результате чего не все из них были реализованы. Всего с 2015 года по июль 2022 года запущены 25 проектов на сумму 7,4 млрд долларов США, на стадии реализации находится 9 проектов стоимостью 2,3 млрд долларов США, 18 проектов — на стадии рассмотрения.
К примеру, из-за отказа комитета по контролю и управлению государственным имуществом КНР регистрировать сделку был отменён проект разработки вольфрамового месторождения в Карагандинской области (950 млн долларов США). А вследствие того, что инвестору не удалось достичь коммерческих договоренностей с казахстанской стороной, нереализованным остался проект завода по производству кремния (115 млн долларов США). Из-за коррупционного скандала был заморожен и проект разработки новой транспортной системы города Астаны LRT. В данном случае проблемы во многом обусловлены слабым госуправлением в Казахстане.
Синофобия характерна для всех стран Центральной Азии или только для Казахстана?
Уровень антикитайских настроений от страны к стране разнится. Например, восприятие Китая и китайских инвестиций в Узбекистане намного лучше, чем в соседних Кыргызстане и Казахстане. Здесь не наблюдаются массовые антикитайские акции или синофобия в любой другой форме. В частности, согласно прошлогодним данным Central Asia Barometer, на вопрос «Насколько вы уверены в том, что инвестиции Китая создадут рабочие места в нашей стране для наших граждан?», 70% участников из Узбекистана ответили, что у них есть большая или некоторая уверенность в инвестициях Китая. Для сравнения такую же уверенность в положительном эффекте китайских инвестиций продемонстрировало только 27% опрошенных в Казахстане.
Кроме этого, параллельно с ростом антикитайских настроений даже в Казахстане набирает обороты китаефилия. В республике растёт число общественных деятелей, бизнесменов, экспертов и госслужащих, открыто придерживающихся прокитайских взглядов, реализуются явно не отвечающие интересам страны проекты совместно с Китаем, отдаётся предпочтение китайским компаниям при выборе приоритетного партнёра, усиливаются прокитайские медиа.
С какими неопределенностями в ближайшее время предстоит столкнуться странам региона во взаимоотношениях с Китаем?
Большим вопросом остается, какое влияние будет оказывать BRI на проекты региональной кооперации в Центральной Азии. Изначально инициатива была нацелена на усиление взаимосвязанности в Евразии, однако по прошествии десяти лет мы видим неоднозначную картину. Например, проект железной дороги Китай – Кыргызстан – Узбекистан явно не отвечает вышеуказанной цели. Будет ли Пекин впоследствие заинтересован в сильной и взаимосвязанной Центральной Азии? Этот вопрос пока остаётся открытым.
Неясным также остается, как Китай в будущем будет реагировать на внутриполитические кризисы в странах-участницах BRI. Сценарий, при котором ОДКБ или какая-нибудь другая военно-политическая организация будет участвовать в стабилизации ситуации в Центральной Азии, больше не отвечает интересам Китая. Соответственно наблюдаемое сегодня тесное военно-техническое и военно-политическое сотрудничество Пекина с Таджикистаном может стать тестовым образцом, на основе которого КНР будет выстраивать отношения с центральноазиатскими республиками.
