Гарольд Джеймс, профессор истории и международных отношений в Принстонском университете, — о слабости консервативных прагматиков перед лицом популизма.
Поразительно схожим образом – и почти одновременно – президент США Дональд Трамп и Брексит уничтожили трансатлантический консерватизм. Впрочем, если корни американского консерватизма всегда были довольно неглубокими, то британский консерватизм является продуктом длительной и богатой интеллектуальной традиции, что делает его кончину ещё более удивительной.
Старый консерватизм был противником радикальных перемен, но признавал необходимость адаптации к новым событиям и меняющимся предпочтениям. Он одобрял постепенные подходы к реформам и отвергал масштабные институциональные изменения, объясняя это тем, что радикальные перемены слишком трудно контролировать. Консерваторы были прагматиками, они не покупались на обещания волшебного решения любых проблем.
Согласно этому мировоззрению, проведение крупных реформ возможно. Но к ним следует подходить так, чтобы можно было оценивать их последствия и при необходимости разворачивать весь процесс обратно. Всё это противоположно радикализму, отвергающему постепенность и считающему любой провал реформ свидетельством не каких-либо допущенных ошибок, а недостаточной решимости в их проведении.
В Великобритании консервативный прагматизм и стремление к консенсусу со временем стали вызывать недовольство у более радикально настроенных лейбористов, а также у ультра-тори. И те, и другие жаловались, что крупные партии превратились в почти идентичные продукты «батскеллизма» – термин, образованный из имён консервативного мыслителя XX века Ричарда Остина Батлера и умеренного лейбористского лидера Хью Гейтскелла.
Первым британским политиком, который попытался нарушить послевоенный консенсус, была премьер-министр Маргарет Тэтчер: она начала войну с истеблишментом, который, по её мнению, стоял на пути необходимых перемен. Тем не менее, она сохраняла удивительную верность постепенным подходам. Тэтчер смогла одолеть сопротивление профсоюзов, министерства иностранных дел и истеблишмента Сити, потому что бралась за них поочерёдно. Если бы она бросила им вызов одновременно, её, наверное, ожидал бы провал.
Кроме того, Тэтчер применяла старомодные консервативные подходы в международной политике: она считала альянсы важнейшим элементом любого процесса реформ. Согласно её взглядам, европейская интеграция могла бы стать мощным механизмом, помогающим достичь постепенного (но в конечном итоге очень серьёзного) прогресса на пути к более либеральному экономическому порядку. Впрочем, со временем масштабы реформаторства Тэтчер начали раздражать людей. Некоторые консерваторы решили, что происходит просто слишком много перемен, и выработали у себя глубокое отвращение к компромиссам.
Это отвращение наглядно проявилось в процессе Брексита, который неизбежно должен был стать аналогом революции, причём вне зависимости от того, кто и как подходит к этому процессу. А проблема с революциями в том, что они открывают двери для слишком большого количества альтернатив. По мере повышения вероятности радикальных реформ в обществе возникают новые трещины. Как это произошло во Франции в 1790-е годы, революция в итоге всегда пожирает собственных детей.
С тех пор как в 1973 году Великобритания вступила в Европейское экономическое сообщество, законы, регулирование и методы управления в этой стране и на континенте всё сильнее переплетались. И поэтому в глазах части британцев Брексит выглядит способом укрыться от постоянно меняющегося мира. В процессе, который в большей степени антиконсервативен, чем консервативен, восстановление «суверенитета» является первым шагом на пути к перестройке всего политического и социального порядка.
Но более сознательные сторонники Брексита должны понимать, что воссоздание современного общества с нуля очень похоже на разработку собственной программы текстового процессора, когда можно просто пользоваться Microsoft Word. И это особенно касается правового порядка. Фундаментальная перемена, подобная «восстановлению суверенитета», требует решения бесконечного множества тривиальных вопросов, которые, тем не менее, имеют серьёзные и непредсказуемые последствия.
Кроме того, Брексит стал результатом такой концепции демократии, которая до сих пор совершенно отсутствовала в британской политической традиции. И в реальности популистские сторонники Брексита разжигают враждебное отношение к тем самым институтам, которые сформировали Британию – парламент и принцип верховенства закона. Традиционный британский подход к демократии был закреплён в «Речи перед избирателями Бристоля», которую Эдмунд Бёрк произнёс в 1774 году. Бёрк утверждал, что, поскольку государственная политика сложна и предполагает множество компромиссов, надо выбирать хорошо проинформированных депутатов для вынесения обоснованных суждений о том или ином политическом решении. Идеальной иллюстрацией представлений Бёрка стали депутаты-консерваторы (21 человек), которых премьер-министр Борис Джонсон недавно исключил из партии из-за их отказа поддержать выход Британии из ЕС без соглашения.
Новая антиконсервативная концепция, напротив, отвергает парламентаризм и отстаивает доктрину народного суверенитета без посредников. Однако на практике подобная философия не позволяет реализовать суверенитет, потому что она не предлагает никаких инструментов для управления бесконечным потоком прозаичных и очень сложных политических решений, которые правительствам приходится принимать ежедневно. И торжественные заявления о том, что теперь решать будет «народ», не помогают обойти это препятствие, потому что просто невозможно выносить каждое политическое решение на суд общества.
Да, конечно, в будущем могут быть изобретены технологии с использованием искусственного интеллекта, которые позволят правительствам спрашивать мнение общества о тех или иных пакетах реформ и сопутствующих компромиссах. Но подобная форма народной демократии потребует такого уровня социальной трансформации, который противоречит консервативному менталитету.
Кроме того, популистские подходы предполагают ликвидацию демократических институтов, которые насчитывают уже сотни лет. Помимо демократического представительства, традиционный консерватизм защищает ещё и принцип верховенства закона, без которого нельзя ограничить применение власти, и не важно – тираном или революционером-популистом.
Сверхъестественным стало совпадение, когда в один и тот же день спикер Палаты представителей США Нэнси Пелоси объявила о решении начать расследование по делу об импичменте Трампа, а Верховный суд Британии постановил, что пророгация (приостановка работы) парламента Джонсоном была незаконной. Наверное, подлинный консерватизм неизбежно даст отпор самозванцам-нигилистам, которые действуют от его имени.
Гарольд Джеймс – профессор истории и международных отношений в Принстонском университете, старший научный сотрудник Центра инноваций в международном управлении.
Copyright: Project Syndicate, 2019.
www.project-syndicate.org
